Н.A. Прахов. Михаил Александрович Врубель
1Было мне одиннадцать лет, когда в начале лета 1884 года впервые появился в нашем доме худощавый, русый, застенчивый молодой человек с тонкими чертами лица. В отличие от других художников, ежедневно посещавших наших родителей и охотно беседовавших с нами, детьми, интересовавшихся нашими занятиями и затеями, — новый гость держался от нас как-то в стороне. Здоровался и сейчас же проходил к отцу и матери, с которыми подолгу и оживленно беседовал, если не было других посетителей. Появление новых лиц, даже хорошо знакомых, видимо его смущало, заставляло сосредоточиться, замолчать и наблюдать, сидя где-нибудь в сторонке... Неразговорчивость Врубеля в присутствии неинтересных для него новых лиц, его равнодушие к подрастающим детям и ко всяким играм были причиной того, что первое время для моих сестер и меня он оставался каким-то "отвлеченным понятием". Попытки моих сестер, особенно младшей шаловливой Оли, вовлечь его в какую-нибудь общую возню, игру иди проказы, неизменно кончались неудачей. Вежливый, корректный, иногда даже слишком изысканно любезный, М. А. Врубель всегда находил какой-нибудь благовидный предлог для деликатного отказа.
С нашим отцом он говорил об искусстве, выслушивал его замечания и советы по поводу работ в Кирилловской церкви, причем, случалось, горячо отстаивал свою точку зрения. Помню, как часто по вечерам усаживались они в столовой за обеденным столом, на котором отец раскладывал листы хромолитографированных таблиц с мозаик римских церквей и фотографии с византийских, новгородских и кавказских древностей. Для нашего отца, много лет прожившего в Италии, побывавшего в Египте, Малой Азии, Палестине, Греции и много лет работавшего над изучением древних памятников византийской и русской старины в Великом Новгороде и в Киеве, все это было уже хорошо знакомо, а для Врубеля — ново и потому особенно интересно. Показывая Михаилу Александровичу цветные таблицы, отец, видавший эти мозаики в натуре и основательно их изучивший, объяснял происхождение каждой из них, характерные особенности композиции, попутно указывая на некоторые красочные погрешности хромолитографий, зa этим занятием просиживали они часами, до вечернего чая, за которым продолжали свой разговор о византийском искусстве. В сущности это были целые лекции в уютной домашней обстановке для одного внимательного и восприимчивого ученика.
Практическое знакомство с византийским стилем на мозаиках Софийского собора и Михайловского монастыря, где в то время работал отец, было продолжением этих вечерних бесед. М. А. Врубель делал при этом зарисовки с натуры и акварельные копии для себя. Увлеченный мыслью о предстоящей впереди задаче — написании образов для иконостаса Кирилловской церкви в характере византийского стиля, он хотел как можно глубже проникнуть в его сущность. Старая и, позднее, обновленная Академия художеств развивала вкус своих учеников на античных классических образцах иди образцах итальянского Возрождения, оставляя в стороне Византию. Теоретически Михаил Александрович был с этим стилем знаком, но практически начал изучение его только в Киеве, а закончил в Италии: в Равенне, Венеции и Торчелло. Монументальность и декоративность византийского искусства увлекли его, тонкого стилиста.
О своем знакомстве с М. А. Врубелем наш отец рассказывал так:
"Работа моя по открытию фресок Кирилловской церкви подходила к концу. С большим трудом мне удалось отстоять у духовенства, хозяев церкви, право на сохранение в полной неприкосновенности, без реставрации и дорисовок, фресок, находящихся в правом приделе главного алтаря, с изображением главнейших событий из жизни и деятельности святого Кирилла, епископа александрийского. Я очень боялся, как бы ради экономии строительная контора, ведавшая церковью, не отремонтировала и не поставила на свое место высокий деревянный иконостас XVIII века и не загородила бы им опять открытые мною интереснейшие фрески... Чтобы это не случилось в мое отсутствие, я предложил строительной конторе восстановить церковь в ее первоначальном виде и соорудить одноярусный, мраморный иконостас в византийском стиле...
…В числе первых открытых мною фресок были два столпника, стоящие на сдвоенных колоннах, связанных между собою так называемым "гордиевым узлом" — мотив довольно распространенный в византийском искусстве XII века. Эти колонны я и использовал для мраморного иконостаса. Для орнаментации низких бронзовых царских врат мне хотелось использовать декоративные, колючие листья будяка, чертополоха, росшего в изобилии по дороге в Кирилловское и во дворе самой церкви. Этот облюбованный мною украинский "аканф" и листья клена показались слишком трудоемкими, удорожающими работу, так что пришлось сочинить новый проект — немного проще и дешевле в исполнении. Мраморный иконостас был заказан итальянской фирме "Антонио Тузини и Джузеппе Росси", имевшей в Одессе большое заведение, а в Киеве — филиал, где изготовлялись преимущественно надгробные памятники. Боясь, что в мое отсутствие комитет, ведавший денежными средствами, поручит написать образа какому-нибудь местному художнику-богомазу, я взял на себя заботу найти в Петербурге талантливого ученика Академии художеств, который мог бы выполнить в Киеве этот заказ, не выходя за пределы скупо отпущенных по смете денежных средств.
В Питере, приехав осенью читать лекции в университете, я не мог сразу заняться этим делом... Наконец, собрался и прямо отправился в Академию художеств к своему старому другу П. П. Чистякову. Он лучше других профессоров знал талантливую молодежь всей Академии, и его ученики работали солиднее, чем в других мастерских. Рассказал ему подробно о всех своих работах в Киеве, об открытии в куполе Софийского собора мозаичного образа вседержителя, архангела и голов двух апостолов — Петра и Павла — в барабане купола, а также фигуры, во весь рост, Аарона на северном столпе триумфальной арки, пропущенных Солнцевым при реставрации Софийского собора в 1851 — 1852 годах. Потом рассказал об открытых мною и сохраненных без реставрации фресках XII столетия в церкви бывшего Кирилловского монастыря. Закончил свой рассказ просьбой рекомендовать кого-нибудь из его талантливых учеников, кто согласился бы приехать в Киев и написать за 1200 рублей, со своими материалами, на цинковых досках четыре образа для сочиненного мною одноярусного мраморного иконостаса в византийском стиле, что в ту пору было неслыханным новшеством.
— Тебе эту работу не предлагаю, так как для тебя она не может представить ни художественного, ни материального интереса, но, вероятно, ты можешь рекомендовать мне кого-нибудь из своих учеников или вообще из студентов Академии.
Только что кончил, как кто-то постучал в дверь.
— Войдите! — крикнул П. П. Чистяков.
Дверь мастерской отворилась, и вошел с довольно большой папкой в руках стройный, худощавый молодой человек среднего роста, с лицом не русского типа. Одет он был аккуратно, в студенческую форму, даже со шпагой, которую студенты в то время неохотно носили.
— А вот — на ловца и зверь бежит! Вот тебе и художник! Лучшего, более талантливого и более подходящего для выполнения твоего заказ я никого не могу рекомендовать. Знакомьтесь: мой ученик, Михаил Александрович Врубель, — мой друг, профессор Адриан Викторович Прахов. Попроси, чтобы он показал тебе все свои работы, и сам увидишь, на что он способен...
... Через несколько дней я побывал у него, — просмотрел все работы и убедился в том, что имею дело с выдающимся талантом, превосходным рисовальщиком, а главное для меня — стилистом, хорошо понимающим античный мир и могущим, при некотором руководстве, отлично справиться с византийским стилем, не пользовавшимся в те времена почетом среди художественной молодежи. Понравилось мне и его серьезное отношение к моему деловому предложению. Он охотно его принял, но оговорил только срок начала работы. Не сразу схватился за нее, как сделал бы на его месте другой ученик Академии. Мне он сказал, что... хочет поработать еще эту зиму под руководством П. П. Чистякова. Мы уговорились, что весной следующего, 1884 года он приедет в Киев, чтобы писать образа на месте".
... С приездом в Киев М. А. Врубеля отец нашел в нем ревностного ценителя искусства древней Руси. Со свойственной ему впечатлительностью и восприимчивостью Михаил Александрович начал изучение киевских мозаик и фресок, в особенности Кирилловской церкви, где они не были подновлены масляной краской, как в Софийском соборе. Видя серьезное отношение Врубеля к делу, отец предложил ему однажды, прежде чем начать исполнение заказанных ему четырех образов, проверить свои силы на стене, для чего указал свободное место — "Благовествующего архангела Гавриила" на северном столпе триумфальной арки. После очистки этого места от позднейшей побелки было обнаружено, что древняя фреска окончательно вылиняла и исчезла. Осталась только графья, т. е. процарапанный в сырой штукатурке общий контур всей фигуры. Не выходя за его пределы, Врубель прекрасно справился с трудной задачей, разработав все детали лица, рук, одежды строго в византийском стиле, на основании тщательного изучения Софийских и Кирилловских фресок. Этой первой пробой определилось его дальнейшее участие в реставрации фресок и монументальной росписи стен Кирилловской церкви.
____________
1Николай Адрианович Прахов (1873 — 1957) — искусствовед и художник, сын известного археолога, профессора истории искусств Адриана Викторовича Прахова.
1|2|3|4|5|6|7|8|9|10|11|12|13|14|15|16
 Врубель М.А. Портрет Н.И. Забелы-Врубель (спящей). Конец 1904-начало 1905. Бумага, графитный карандаш. 23,8х15,7. ГРМ |  Врубель М.А. Гензель и Гретель. Портрет артисток Т.С. Любатович и Н.И. Забелы в одноименной опере Э. Гумпердинка. Бумага, акв., угольный карандаш. 44,3х88. ГРМ |  Врубель М.А. Портрет сына художника. 1902. Бумага, акварель, белила, карандаш. 53х69,7. ГРМ |